фабрик, эту икону Нерукотворного образа Господня и хлеб-соль в благодарность за Вашу постоянную заботу и отзывчивость к нашим нуждам...".
    И тем не менее на Мануфактуре стало расти число тех, особенно среди молодежи, кого влекла романтика насилия и возможность скорого получения больших и незаслуженных благ.
    Вот что пишет активный стачечник в своих воспоминаниях, вышедших в 30-х годах. Он похваляется, что изо всех книг сочинения Геккеля нравились ему больше других, что в церковь он ходить перестал, а в большевики пошел, так как "ихние посулы были очень хорошие: как хозяина прогоним, фабрики наши будут, рестораны откроем – тут и выпьешь, закусишь". Далее он вспоминает, что после 1917 г. он был наделен полномочиями фининспектора и "обложил Шаляпина на один миллион".
    Документы говорят о том, что большинство рабочих не хотело быть вовлечено в революционное движение, они хотели спокойно трудиться. Николай Иванович в своих записках писал: "В октябре Правлению стало известно, что на народных сборищах, главным образом, в Университете, в Межевом институте и других вузах раздаются угрозы против рабочих Прохоровской Трехгорной Мануфактуры и выражается намерение силой заставить их примкнуть к забастовке, причем рабочие Мануфактуры назывались при этом "черносотенцами".
    Во время всеобщей октябрьской забастовки Трехгорная Мануфактура была остановлена не работающими на ней, а демонстрацией, пришедшей с других предприятий. Как пишет Д. В. Антошкин, "в окна фабрики посыпался град камней и револьверные выстрелы. В течение пяти минут в фабрике со стороны Нижней Пресни все стекла были выбиты".
    Правление фабрики, во избежание дальнейших эксцессов, было вынуждено работы приостановить.
    Прохоровская Мануфактура становится центром вооруженного восстания не потому, что ее рабочие с энтузиазмом берутся за оружие, а в силу ряда внешних обстоятельств. К Мануфактуре, расположенной в центре Москвы и представляющей с военной точки зрения изолированный и xopoшо защищенный опорный пункт, стекаются со всего

города вытесненные из центра дружины. Сюда приходит наиболее многочисленная и хорошо вооруженная кавказская боевая дружина, здесь располагает свой штаб дружина с соседней мебельной фабрики Н. П. Шмидта, владелец которой в тесном сотрудничестве с большевиками создал эту дружину. Из далекого Иванова прибыла сюда и дружина М. В. Фрунзе. Перебрались на Мануфактуру и остатки студенческой и железнодорожной дружин. Всего – около 450-ти человек. Собственных дружинников из почти семитысячного коллектива набралось, как свидетельствуют документы суда 1906 г., едва 75 человек.
    Дружинники установили на фабрике военную дисциплину. Антошкин Д. В. повествует следующее: "штаб распорядился, чтобы рабочие, которые не входят в дружину и не участвуют в боевых действиях, несли бы охрану и дозоры на территории Трехгорки с казармами и кухнями и на баррикадах. Это дело было поставлено на военную ногу. Кто не хотел стоять в дозорах и на постах охраны, того заставляли это делать, подчиняли дисциплине. Были случаи, когда отдельным рабочим указывали на возможность дисциплинарных наказаний вплоть до расстрела".
    "...Мужики, естественно, стали разбегаться по своим деревням. И на это руководители дружин нашли узду: уход в деревню рассматривался как дезертирство, и против него были приняты суровые меры. Пожитки покинувших территорию фабрики выбрасывались из спален в сарай, а в освободившиеся помещения вселялись другие рабочие. Василий Осипов (Губастый) ходил по спальням и проверял, кто из рабочих скрылся в деревню. Тоже самое делал и Иван Куклев (Гусар)".
    Появились ЧК и тюрьма. Кого же сажали в нее? Меньшевик П. А. Гарви, бывший одним из руководителей, вспоминал: "Были это большей частью случайные лица – какая-то проститутка, которая "ходила к казакам" и казалась поэтому подозрительной, какой-то обыватель, споткнувшийся о баррикаду и обругавший в сердцах и ее, и революцию и т.д."
    Одним из актов нового порядка было зверское убийство без суда и следствия пристава

Сахарова и начальника сыскного отделения Войлошникова. П. А. Гарви считал это проявлением "диктаторских замашек" и "самодурства" военного руководителя восстания на Пресне большевика "Седого" – Литвина. Однако с П. А. Гарви трудно согласиться. Это не было единичным проявлением личной инициативы. В специальной инструкции, изданной большевиками, террор рекомендовался всем дружинникам как универсальное средство борьбы: "Казаков не жалейте... уничтожайте их 6ез пощады", трудящиеся призывались к "отчаянной, кровавой, истребительной войне".
    Николай Иванович Прохоров все время восстания и осады оставался на фабрике и днем, и ночью, а вся его семья – в родовом доме тут же у ворот Мануфактуры. Никто из дружинников его не посмел тронуть, с ним были и служащие, и рабочие. Он принял все меры, чтобы прекратить бомбардировку Пресни. В самый разгар восстания он поехал к городскому голове Н.И. Гучкову и предводителю дворянства Трубецкому с письмом от рабочих с просьбой прислать войска и освободить их от дружинников.
    Но только раздались первые залпы пушечной канонады, революционеры-дружинники покинули Мануфактуру, оставив неорганизованную часть своих соратников на милость победителей. Войска же, не зная о том, что фабрика оставлена основной массой революционеров, продолжали артиллерийский обстрел ее стен. Вот тогда-то рабочие и подняли над воротами фабрики белый флаг, который должен был поведать о том, что никто теперь не собирается оказывать сопротивление войскам.
    По занятии полком территории Мануфактуры случилось то, что сделало Николая Ивановича объектом нападок левой и либеральной прессы. Командир полка Г. А. Мин пунктуально выполнил данный ему свыше приказ – велел расстрелять как мародеров и убийц во дворе фабрики нескольких оставшихся на фабрике дружинников – по закону военного времени. Событие это с самого начала окружает некая таинственность. Сколько дружинников было расстреляно на дворе Мануфактуры? Специальный корреспондент газеты